Очень интересный рассказ!

[Yoshi_SturmGever]

Оборонительные бои в Нормандии
Воспоминания Фрица Ланганке
В июне-июле 1944 г. герр Ланганке был командиром танка PzKpfw V Panther и кандидатом в офицеры во 2-ой роте 2-го танкового полка СС «Рейх»

Начало 1944 года застало дивизию «Дас Рейх» в районе между Бордо и Тулузой. Здесь оберштурмфюрер Шломка принял командование 2-ой ротой 2-го танкового полка СС. Мы были последними, кто получил новые танки из арсеналов в Магдебурге. Тем временем началось вторжение в Нормандию. Мы собирались двигаться прямо в район боевых действий, но бомбардировки мостов и железных дорог в северной Франции сделали это невозможным. По железной дороге мы проехали почти всю страну. Мы выехали из Саара и двинулись на юг вдоль Роны, затем ближе к Средиземноморью мы свернули к атлантическому побережью и через Нант попали в Алансон. Там мы выгрузились из поезда и поехали к району, расположенному севернее Перси. Затем в качестве операционного резерва мы расположились в Сент-Себастьян де Редс, находящемся к югу от дороги ве дущей в Перье.

Несколько раз мы вступали в незначительные стычки. Затем в полдень 9 июля - тревога! Американский прорыв на Сентени! Вместе с моим взводом я получил приказ блокировать дорогу и во что бы то ни стало остановить врага. У нас не было ни карты, ни какой-либо оперативной информации, мы даже не знали того, с кем нам придется защищать дорогу. Поспешно мы отправились в путь и доехали до дороги, ведущей в Редс, в котором шел очень тяжелый бой. Ясно было одно - если американское наступление увенчается успехом, то они смогут преодолеть болотистое место и беспрепятственно двигаться через Перье в Кутанс по той дороге, которая ведет на север к Шербуру.

На моей Пантере V я двинулся на север по шоссе D 971 «Карентан-Перье». Мы так и не доехали до Сантени. В том месте, где от главной дороги шло ответвление на л’Озере, мы увидели большую группу парашютистов, движущихся по открытой местности рядом с шоссе. Стояла легкая дымка и уже начинались сумерки, поэтому я не был уверен американцы это или немцы. К счастью я не стал открывать огонь, так как на следующий день я узнал, что это были немцы.

Нам было приказано перекрыть дорогу. Поскольку кроме танков со мной никого не было и ночью мы были практически беззащитны против пехоты, я отошел назад на небольшое расстояние и нашел более выгодную позицию, расположенную вдоль рядов изгороди, (идущей по обеим сторонам дороги), где мы и расположились. Враг также продвинулся вперед, но только до ближайших рядов оград, находящихся напротив нас.

По всей видимости, никто из нас не спал этой ночью, т. к. находиться темной ночью без поддержки пехоты в танке на территории, где ведутся боевые действия, очень рискованно. К счастью, ночные атаки американцы совершали очень редко. В большинстве случаев, когда наступала темнота, они откладывали их на следующий день.

Следующим утром начался артобстрел, но был не очень сильным. В те дни над нами часами низко и медленно кружились находящиеся в совершенной безопасности самолеты-разведчики. Теперь мы заметили, что американцы окопались в соседних, либо находящихся чуть подальше зарослях.

Столь близкое соседство давало одно очень важное преимущество. Артиллерия и бомбардировщики из-за опасения задеть своих не трогали нас. Поэтому их основной огонь был сосредоточен позади нас, но он велся неточно и был в достаточной степени неэффективным. Наконец днем мы смогли вздохнуть спокойно. III батальон полка «Дер Фюрер» занял свой сектор главной оборонительной линии, частью которой была и наша позиция. Они отошли из района ля Хайе дю Пюи.

Пехотинцы из 10-ой роты «Дер Фюрер» вырыли свои лисьи норы прямо рядом с нашими танками. Среди них был мой старый довоенный товарищ того времени, когда я был еще простым пехотинцем. Он командовал пулеметным взводом (пулеметы с воздушным охлаждением «Гриллен»). Свой командный пункт он расположил прямо под моим танком. Так как у него был непосредственный контакт с корректировщиком артогня, а командир пехотного взвода также находился поблизости от нашего танка, то это было великолепным взаимодействием на следующие (более чем две) недели, пока мы удерживали эти позиции. Их лисьи норы были выкопаны прямо за изгородью и пехотинцы проделали в них отверстия, чтобы иметь возможность просунуть в них свое оружие.

На следующее утро едва мы только успели закамуфлировать свои танки свежими ветками, появился командир III батальона. Он осматривал оборонительную линию и лично выяснял все детали местности. Наши приветствия были жаркими. В 1937 году мы поступили на службу в этот батальон и не виделись с 1939 года. Он был одним из тех молодых командиров наших войск, которые сочетали в себе высочайшую отдачу и самодисциплину с лучшей прусской выправкой: «Mehr sein als scheinen” (быть большим, чем кажешься). Его люди могли бы клясться его именем.

Когда американцы обнаружили нашу оборонительную линию начался обстрел такой силы, что иногда он достигал такой интенсивности, какую мы не встречали до этого ни на одном поле сражения; это продолжалось целыми днями иногда целыми часами подряд. Только ночью на протяжении большего или меньшего промежутка времени не было обстрела. Тогда мы слышали шум движения. Подходили части снабжения и т. д. Это время мы использовали для того же. Старшина роты или сержант автотранспортной роты подъезжали на своих машинах прямо к нашим танкам и выгружали продовольствие и боеприпасы. Однажды ночью, когда они возвращались назад, мы услышали громкий взрыв на дороге. Примчавшись на место мы увидели, что одна из наших машин подорвалась на мине, два человека погибло. Американцы узнали о времени, когда к нам подвозят снабжение. Самым дерзким образом некоторые из них воспользовались временем между их прибытием и отправлением и заминировали дорогу. Им удалось проникнуть за нашу линию и уйти незамеченными. С этого времени машины снабжения не подъезжали к нам, а их экипажи подносили все припасы с расстояния более чем 400 м от нашей Пантеры. Очень непростая работа!

На второй или третий день обстрел достиг новой высшей точки. Снаряды рвались очень часто и так близко от нас, что в танке мы все время ощущали как его потряхивает. Конечно, все это было пустяками, но когда ты сидишь в танке и думаешь только лишь об обстреле, то кажется, что танк по настоящему раскачивается. Все люки были закрыты (в середине лета). Температура увеличивалась, напряжение делало пребывание в танке все более неприятным. Почти никто ничего не говорил. Если до танка долетали осколки снаряда, то это ненадолго отвлекало наше внимание. Ты превращаешься в жалкое, измученное существо, борющееся лишь за сохранение себя как личности и старающееся не лишиться своей силы воли. Это самое важное сражение, которое должен выдержать каждый человек. От его результата будет зависеть сломаешься ли ты или останешься бойцом. Это и есть самый важный аспект, который воздействует на человека при обстреле тяжелыми видами вооружения, нисколько не зависящий от поражения основных целей обстрела.

[Yoshi_SturmGever]

Этот огонь часами обрушивался на нас. Крупнокалиберные орудия также принимали в этом участие, может быть это была крупнокалиберная артиллерия с кораблей, находящихся рядом с местом высадки (у меня нет никаких идей на этот счет). Иногда слышались глухие шлепки, по всей видимости это были неразорвавшиеся снаряды. Этот звук был таким особенным, что его можно было явственно различить в этом грохоте.

Затем обстрел прекратился и всю местность устлало белое и толстое одеяло. Без сомнения, это была подготовка к главной атаке! Я выпрыгнул из танка, сказав командиру и пехоте, прыгая от одного окопа к другому, чтобы парни не открывали огонь, пока не начну стрелять я. Таким образом, мы должны были открыть огонь одновременно. Я поспешил к своей Пантере и дело не заставило себя ждать. Вскоре обстрел полностью прекратился. Ужасающий шум, окружавший нас до этого, сменился на зловещую тишину. Только позади нас еще рвались снаряды.

Медленно туман разошелся и опустился до уровня башни (3 м над землей), давая возможность для обзора. Я мог рассматривать луг на нашем левом фланге, ограниченный небольшим лесом. Там собралось большое количество американской пехоты. Они готовились к атаке и оказались совершенно беспечными. В 150 м от нас росло одинокое дерево. Один человек неспешно подошел к нему, осмотрелся вокруг и подал знак своим, что должно было означать «все чисто» (all clear, знаменитое OK, инициалы первых звуков слов из этой фразы - прим. переводчика). После этого все подразделение, находившееся на окраине леса, начало движение практически не рассосредоточившись. Должно быть они думали, что страшный обстрел последних часов уничтожил на нашей стороне все живое. Но все-таки расположенная на уровне земли точка наблюдения не может дать всеобъемлющих результатов. Я выждал немного и открыл огонь из всех видов вооружения, имевшихся у нас в наличии. Это буквально смело их. Вскоре в дело вступила наша артиллерия и после того, как заработали наши ракетные установки, мы смогли убедиться, что с американцами можно иметь дело. Это было самым большим сосредоточением огня артиллерии на одном участке, какое я только видел во время всей войны. Немедленно враг снова обрушил на нас свой огневой вал, ничуть не уступавший предыдущему. Но мы были ободрены тем, что американцам не удалось добиться успеха.

Танковая атака, которую мы ожидали с минуты на минуту, произошла с правой стороны дороги, хотя мы и полагали, что с этой стороны местность была менее благоприятной движения танков. Но тогда мы еще не знали, что открытое пространство, простирающееся слева от нас, было болотистой местностью, которая не могла выдержать тяжелые машины. Но ожидая возможной танковой атаки с этой стороны я вместе с 4-мя танками остановился на левой стороне дороги - артподготовка была той же силы, что и в последний раз.

Неожиданно мы услышали шум боя с правой стороны дороги. Танковые орудия и пулеметы вели непрерывную стрельбу. Вскоре командир Пантеры, находящейся на другой стороне, доложил о том, что у него повреждена пушка и что он отошел в укрытие. Затем к моей пантере побежали стрелки, большей частью раненые, крича что все пропало, американцам удалось прорваться и что наша оборона уничтожена! Вся дорога простреливалась пулеметами и противотанковыми орудиями, но они были плохо пристрелены. В поле напротив ограды, которая раньше служила нам линией обороны, стояли пять Шерманов. Стреляя по стрелковым ячейкам они убивали, ранили и выкуривали оттуда нашу пехоту. К счастью для нас, они не стали сразу же развивать свой успех.

Я увидел достаточно и вернулся назад, после чего со второй Пантерой был готов к действию. Наши шансы пересечь дорогу были очень незначительны, но у нас не было выбора. Этот сектор обороны являлся ключевым. Существовала только одна хорошая дорога для того, чтобы через топи и болота добраться из района Карентана к южным подходам к Котентену. Мы должны были рискнуть всем, чтобы помешать врагу свободно «катиться» по дороге.

Чтобы пересечь дорогу мы должны были проехать около 50 м, что мы и сделали с самой большой возможной скоростью. Противотанковые орудия не задели нас. На другой стороне дороги находилось полуразрушенное от обстрела здание. Я приказал другому танку укрыться за ним. Я проехал еще около 30-40 м (самые «длинные» метры в моей жизни). Мы могли двигаться только самым тихим ходом, так как вся земля была изрыта воронками от разрывов. Мой стрелок чуть было не сошел с ума из-за того, что я не разрешил повернуть ему башню и вести огонь в то время, когда мы приближались к нашей конечной цели. Но это было бы совершенным идиотизмом. При езде с повернутой в сторону башней попасть в кого-либо просто невозможно. Расстояние до Шерманов было около 250-300 м и это было невероятно: каждая машина выстрела в нас один раз или дважды, а мы не были подбиты (даже сегодня я не могу понять это). Когда мы достигли позиции, мы нацелились на танки, резко развернув нашу пантеру вправо, заклинив цепным тормозом гусеницу, после чего передовой Шерман был у нас как на ладони, подбит и сожжен. Очень быстро все четыре были уничтожены. Смертельный страх вышиб из нас насквозь промочивший нас пот; когда каждую секунду ожидаешь, что будешь подбит и умрешь, желудок сводит судорогой, а к горлу подступает твердый комок. Теперь, когда опасность миновала, наступило неописуемое облегчение. Тем временем начала стрелять вторая Пантера - ее главной целью была американская пехота. Пятый Шерман попятился в заросли кустарника на угол поля, находившийся ближе к дороге.

Я выпрыгнул из своей машины и полуползком, полубегом продвигался к тому месту, где мог быть Шерман. Подпрыгнув несколько раз к вершине ограды я, наконец, заметил танк. Когда я бежал назад к своей Пантере мне снова повезло и я не был подстрелен вражескими пулеметами. Я взобрался на башню и крикнул, что он наш. Выпустив несколько пулеметных очередей и фугасных снарядов, мы смогли расчистить наше поле зрения и увидеть танк. Шерман отчаянно пытался задним ходом преодолеть находящуюся позади него ограду, но всякий раз доходя до определенной точки его двигатель глох и он вновь шлепался на землю. Когда его корма вновь поднялась вверх, мы расстреляли этот танк практически сверху. От взрыва башня отлетела в сторону. Некоторое время я был занят, что перебегал от одной норы к другой вновь выстраивая нашу оборонительную линию. Все пехотные офицеры были убиты или ранены и стрелки полностью положились на меня. После этого в полную силу вновь начался обстрел, мы отвечали им таким же образом. Шестой Шерман на соседнем поле стал жертвой этой дуэли. Он взорвался, выбросив из себя струю пламени.

Это было концом основной атаки на наши позиции. Следующие 10 дней прошли под девизом «вторжение каждый день». К примеру, время от времени целыми часами подряд лишь с небольшими перерывами из соседних зарослей по нам и нашим наблюдательным пунктам велся такой сильный огонь из автоматического оружия, что вести бой было практически невозможно.

Наш вышедший из строя танк застрял в воронке в то время, когда мы отступали с наших позиций. Его вытащила оттуда ремонтная машина. Смененные 6-ой ротой нашего полка мы почти с сожалением оставляли наши позиции. Никогда до этого и после в течение всей войны я не встречал такого великолепного взаимодействия всех родов войск.

На следующий день нас уже бросили прикрывать прорыв к северо-западу от Перье. Под очень сильным артиллерийским обстрелом нас инструктировал наш полковой командир. На следующий день началось большое отступление с многочисленными остановками и контратаками, которое закончилось для меня у «Западной стены» (линии Зигфрида), где мы подошли к германской границе.

взято с http://www.weltkrieg.ru

[Yoshi_SturmGever]

А вот еще один рассказ известного нам офицера!

Пантера во время отступления в Нормандии
Воспоминания Фрица Ланганке
В последних днях июля 1944 года начались решающие бои у основания полуострова Котентен. Прорывы, окружения, прорывы из окружения - все это чрезвычайно усложняло ситуацию и для боевых подразделений и для тыловых эшелонов. Отдельные, разрозненные действия все больше становились главным видом ведения боевых операций. Тщетно командиры всех уровней пытались удержать контроль над своими подразделениями, организованно выйти из боя и отойти к новым оборонительным линиям. Слабость и непоколебимость, паника и исполнение своего долга, потеря самообладания и самопревозможение смешались в эти дни в одном водовороте бурлящих и губительных событий. И каждый человек, судьба которого забросила его в это знаменательное время, будет хранить эти события в памяти вплоть до конца жизни.

В это драматическое время я был командиром взвода во 2-ой роте полка СС «Дас Рейх». В жестокой ночной атаке к северо-западу от Перси мы вырвались из американского окружения и блуждали между нашими и вражескими колоннами в районе Вилльдьё/Ла Хайе-Песниль, после чего следующей ночью наконец наткнулись на наш полковой командный пост, располагавшийся где-то севернее Вилльдьё. Обещание нашего командира оберштурмбанфюрера Энселинга разрешить нам хорошо отдохнуть после более чем двух дней, проведенных практически без сна, было поистине бесценным. Спустя примерно три часа после заправки топливом и пополнения боеприпасов я вместе со своим танком выдвинулся к перекрестку, имея задачу охранять его.

После почти двух дней сильного обстрела и атак бомбардировщиков мы отошли дальше к востоку. Мы прошли Форе де Сент-Север и на следующий день рано утром я снова находился у еще одного перекрестка, поджидая американцев. На правой стороны дороги предположительно находились парашютисты. На левой стороне - пехота 2-ой танковой дивизии. За день до этого я узнал, что здесь намереваются создать оборонительную линию. Я занял позицию по правую сторону дороги, тщательно закамуфлировавшись (без камуфляжа вы очень скоро становились жертвой самолетов из-за которых любое передвижение при дневном свете становилось совершенно невозмож-ным). Некоторое время спустя показались мои друзья-пехотинцы из Вены; это были остатки потрепанного в боях батальона. С большим трудом мне удалось убедить их окопаться примерно в 100-х - 150-ти метров от меня, где местность этому благоприятствовала. Немного погодя на подмогу подошла вторая Пантера. Это был мой ротный - оберштурмфюрер Шломка. Затем мы оба переехали во фруктовый сад одной фермы, которая находилась совсем недалеко от меня слева от дороги. Я расположился в правом углу сада ближе к зданию фермы, а Шломка - в левом углу, может быть в 50-ти метрах. Это было хорошее укрытие от самолетов. Я мог просматривать дорогу на 200-300 м. Примерно в 100 м от нас под острым углом от дороги отходил узкий переулок, проходивший совсем рядом с нашим садом.

Утром упал туман и видимость была плохой. Место поворота на узкую дорогу было видно совсем неясно. Неожиданно впереди появился американский танк, который медленно ехал по дороге, его командир стоял прямо, высунувшись из башни. Мой стрелок с максимально возможной скоростью вручную пытался повернуть башню, заряжающий помогал ему, вращая вспомогательный механизм. Мы не могли использовать гидравлическую передачу, т. к. наш двигатель не работал. Немного погодя после того как танк скрылся за зданием фермы, мы выстрелили, но не попали в машину. Тем временем мы спешно завели мотор и дали нашей Пантерой задний ход, ринувшись на дорогу, которая по сравнению с прилегающей местность находилась на небольшом возвышении. Наша башня уже была повернута вправо, мы забрались на дорожный склон, левым траком опрокинув придорожное дерево, чтобы иметь хотя бы какое-то прикрытие и не быть сразу замеченными другими американскими танками, которые, как мы полагали, находились поблизости. Все мы знали, что на дороге наши шансы выжить были очень небольшими, но несмотря на это, мы выехали на нее.

Как только орудие поравнялось с полотном дороги, мы подбили танк, который проехал мимо нас и стоял на расстоянии около 50 м. Попадание в двигатель уничтожило его. Командир все еще высовывался из башни и осматривал местность впереди, но он смог выпрыгнуть из машины и скрыться. Используя гусеничный тормоз мы повернули машину вокруг своей оси так, чтобы встретить другие американские танки с находящейся в нормальном положении башней. Двоих из них мы заметили на расстоянии 150 м - каждый ехал по своей стороне дороги. Мы уничтожили их, затратив на каждого всего по одному снаряду. Между танками были видны бегущие солдаты и уже намеревались открывать огонь, когда мы увидели, что у них подняты руки. Мы предположили, что американцы сдаются нашей пехоте, находящейся слева от дороги; позднее мы узнали что дело обстояло совершенно другим образом: наша пехота сдалась американцам, которые впоследствии отошли назад. Еще некоторое время я оставался на дороге, ожидая возможного появления американских танков. Немного времени спустя появился наш командир роты. Он проверял дорожные посты, которые расставили пехотинцы нашего полка. Стоит ли говорить, что он был восхищен нашими действиями.

Неожиданно к нам подъехал джип со знаком красного креста, в котором был один военный врач и два санитара. Врач вылез из машины и подошел к нам, чтобы осмотреть экипаж подбитого танка. В это время санитары были заняты тем, что говорили что-то в свою переносную рацию. Поскольку они узнали о нашем месторасположении все, мы не могли отпустить их обратно. Их отвели на КП полка в качестве пленников.

После полудня туман развеялся и видимость снова стала отличной. После этого я снова заехал в свой угол сада. Вскоре начался сильный обстрел, главным образом сконцентрированный на саде, где стояли две Пантеры. Через час или два я поменялся местами с моим стрелком. Его сиденье было удобнее, чем командирское. Он мог прислонить свою голову на перископ и спать в относительно расслабленном положении. Мне же как никогда был необходим сон, т. к. из нас всех я был очень близок к полному изнеможению.

Мы только вновь заняли свои привычные места, как неожиданно на дороге появился Шерман, вынырнувший из переулка, поворот в который находился прямо перед нами, и на полной скорости понесся прямо к нашему саду - его дуло смотрело прямо на нас. Должно быть, его экипаж отлично знал о нашем месторасположении. Мы так привыкли к стандартным действиям при американском наступлении, когда они натыкались на сопротивление: сначала работала артиллерия, потом еще сильнее нас бомбили самолеты, а после этого шел танковый кулак, что были совершенно ошеломлены этой невероятной по своей отваге атакой, в то время как нам докучало множество истребителей-бомбардировщиков, что было уже вполне «обычным» явлением. Экипаж другой Пантеры испытал то же самое. Возможно, их орудие было в более выгодном положении, чем наше. Они выстрелили, но промахнулись. Теперь между нами и Шерманом началась смертельная гонка. Их пушка была нацелена прямо на нас, но они еще должны были откорректировать вертикальную наводку. Наш вертикальный угол был правильным и мы отчаянно пытались повернуть башню в нужное положение. Мы были немного быстрее. Я высунул свою голову из броневого купола и у меня сложилось впечатление, что когда мы были готовы к выстрелу, мои глаза находились в точности на одной линии с жерлом их пушки (мы снова поворачивали башню вручную, т. к. двигатель не работал). Наш первый же снаряд уничтожил танк. Все эти события уложились в несколько секунд, которые всем показались бесконечными. Дьявольски смелой езде пришел конец на расстоянии 40-ка или 50-ти метров от нашего танка, когда мы уже находились на волоске от смертельной опасности. Командиру повезло и он смог выбраться из танка и убежать, насколько мне было видно, не получив ни одной раны. Это было самое отважное и неординарное действие одиночного американского солдата, свидетелем которого я был.

Перед атакой обстрел затих, но затем снова достиг прежней силы, не давая никому из нас времени на то, чтобы справиться с нашими трепещущими нервами. Постепенно находиться в танке становилось невыносимым. Это был очень напряженный день. У нас не было еды и питья. Сильный вражеский огонь вынудил нас закрыть все люки и чрезмерная усталость валила нас с ног. Время от времени кто-то из нас начинал клевать носом, внезапно приходя в себя, когда его голова обо что-нибудь ударялась. Но самым худшим было то, что я больше не мог наблюдать окружающую обстановку.

Осколки снарядов и пулеметный огонь разбили эпископы броневого купола. Время тянулось невыносимо медленно. Все знали, что вскоре что-то должно было произойти. Но желание того, чтобы что-то произошло, что могло бы освободить нас от этого невыносимого напряжения, невзирая на то, что это будет, с каждой минутой становилось все сильней. Все труднее и труднее удавалось держать себя в руках. Каждое слово, каждое движение человека действует вам на нервы. Экипаж охватывает похожий на панику эмоциональный взрыв. Ты чувствуешь себя запертым, в тебе нет никакой надежды, ты раздавлен. Неожиданно кто-то хочет выбраться наружу и бежать. Он уже на грани. Но едва ли не более серьезным является состояние полного равнодушия, когда ты посылаешь мир ко всем чертям и уныло сидишь и ждешь конца. Для того, чтобы избежать подобных настроений, необходимо прикладывать огромные усилия.

[Yoshi_SturmGever]

Я задремал еще один раз, когда все уже проснулись. Очень сильный пулеметный огонь поразил нашу пантеру и мы услышали, что другой танк завел двигатель и поехал. Затем огромный взрыв, как будто от разрыва крупнокалиберного снаряда, потряс наш танк. Я должен был каким-то образом открыть люк и узнать что вокруг происходит. Я увидел, что другая Пантера едет через сад, сметая деревья на своем пути. Что-то вновь обрушилось на нас; это был большой взрыв.

Я подумал, что второй танк увидел приближающихся Шерманов и едет на дорогу, чтобы вступить с ними в бой. Мы поспешно поехали за ним. Все это время мы находились под сильным пулеметным огнем. Радиосвязь не работала. Мы что-то слышали, но не понимали что это. Антенны у нас больше не было.

Тогда я сам должен был стать наблюдателем. Я полностью открыл люк, подвергая опасности всю машину. Но «сектор обстрела» превыше «укрытия» (основное военное правило), и когда ты хочешь во что-то стрелять, ты должен это «что-то» видеть. На полной скорости мы промчались на другую сторону дороги, развернув свой танк, чтобы встретиться с врагом лицом к лицу, после чего немедленно получили целую кучу попаданий. Водитель и стрелок закричали мне, что ничего не видят. Я же выглядывая из купола, смог увидеть, что происходит. Большое количество Шерманов стояло за своим подбитым товарищем в косом ряду на левой стороне дороги, таким образом, что орудие каждого танка стреляло вдоль башни впереди стоящего. Они стреляли залпами.

События последних минут выбили из нас всю усталость, слабость и безнадежность. Вынужденные обстоятель-ствами, мы чувствовали себя как младенцы. Экипаж вновь вернулся в обычное самоуверенное и хладнокровное состояние. Все мы действовали как хорошо отлаженный механизм. В такие моменты высочайшего напряжения у человека появляются такие возможности и энергия, которые не встретишь у него в обычные дни.

Я мгновенно сообразил, что если мы останемся на месте, то будем немедленно уничтожены. По бортовому радио я сразу же сообщил экипажу, что мы будем двигаться под острым углом к левому краю дороги, пытаясь укрыться за подбитым танком. Американцы намеревались окружить нас и появлялись перед нами один за одним. Мы должны были трогаться с места. Двигаясь вдоль дороги мы будем направлять орудие башни прямо на Шерманы. Это означало, что водитель (ничего не видя) получал приказы по бортовому радио, а стрелок (тоже ничего не видя) реагирует по постукиванию ладонью по плечам (влево/вправо).

Все это длилось не более секунды. В то время, когда я во второй или третий раз говорил водителю: «Держи левее», в нас снова, главным образом в наклонный гласис, попал залп. На этот раз он был таким сильным, что сварной шов между передней и боковой броневыми плитами корпуса разошелся, а радио (расположенное в коробке передач между водителем и радистом) было выброшено со своего штатного места и больше не работало. Тем временем мы продолжали вести огонь, успешно или безрезультатно - я не могу сказать.

Я кричал: «Прямо, прямо», но водитель, не слыша приказа, продолжал забирать влево. Вскоре мы находились практически поперек дороги. Тогда я сказал сам себе, что нам пришел конец. Немедленно наш танк потряс большой взрыв, хотя он и не показался особенно сильным. Нашего заряжающего (штурман Файнрих из Дуйсбурга) охватило пламя. Это было похоже на то, что загорелось множество искр. Я только успел крикнуть: «Сматываем-ся!», и выпрыгнул из купола в придорожный ров. Я споткнулся и некоторое время лежал на спине, увидев как сразу же после меня через тот же купол выпрыгнули заряжающий и стрелок (заряжающий подхватил несколько мелких осколков в спину, а его форма была похожа на опаленную тряпку). Только теперь мы поняли, что были подбиты не Шерманом, а из базуки с левой стороны дороги, которая была немного выше. Стало ясно, что мы окружены американской пехотой.

После того как из танка выбежала башенная команда Пантеру накрыл сильный автоматный огонь - таким образом водитель и радист были зажаты в горящем танке. Открыть люки означало для них верную смерть. У них оказались стальные нервы и они направили Пантеру прямо ко рву, ожидая того момента, когда затихнет огонь. Они синхронно открыли люки и выпрыгнули наружу, присоединившись к нам в канаве.

Теперь весь экипаж танка тяжело дыша лежал на краю дороги. За исключением незначительных царапин заряжающего, все мы чудесным образом оказались невредимы. Необходимо было отбежать от танка прежде, чем он взорвется. Но как только мы поднимали головы, со всех сторон на нас обрушивался огонь.

Только тогда мы вспомнили о второй Пантере и увидели, что она стоит в ста метрах позади нас. Ее орудие было разбито и она была беззащитна против Шерманов; они находились на незначительном расстоянии от ее сектора обстрела. Несмотря на свое ненадежное положение Шломка не бросил нас. Было ясно, что не будь его, мы бы погибли. Стреляя из обоих пулеметов, он прижимал к земле окружившую нас пехоту. После того как мы поняли, что происходит, мы собрали все свои последние силы и побежали к Пантере, которая стреляя, медленно пятилась назад к находящемуся позади нее дорожному склону, где она смогла бы найти какое-то убежище.

Избежать выстрелов башенных орудий было не так сложно, но для того, чтобы избежать веера огня бортовых пулеметов в то время, когда ты со всех ног несешься в скрюченном положении, нужно поистине акробатическое мастерство. Но когда ценой игры является твоя жизнь и ты совершенно не намерен проигрывать, из усталого тела можно выжать значительно больше того, чем ты ожидал бы от него в обычном состоянии. Мы добежали до танка Шломки и упали на землю, полностью выдохшись. В то время пока мы лежали здесь, пытаясь отдышаться и перевести дух, один за другим нашу Пантеру стали сотрясать взрывы. Но все время, пока мы смотрели на нее, башня танка не отрывалась.

Шломка со своей Пантерой остался здесь, чтобы удерживать дорогу, которая хоть и не самым лучшим образом, но была перекрыта нашим танком. Вместе с экипажем я отправился к полковому командному пункту. Немного не дойдя туда (насколько я помню, около километра) мы оказались на открытой не имевшей никакого укрытия местности. Здесь нас заметила группа истребителей-бомбардировщиков. Возможно, они возвращались на свой полевой аэродром и решили израсходовать остававшийся у них боезапас. К счастью, поблизости от нас находился строящийся дренажный ров. Он был узким и глубоким. Мы кинулись к нему и самолеты некоторое время могли отлично потренироваться в стрельбе по мишеням. Они атаковали со всех сторон и разделились на две группы, выделывая фигуры высшего пилотажа, после чего мы оказались зажатыми между ними. К счастью, они летели так низко, что их пули (а их было огромное количество) не задели нас. Края траншеи вместе с осколками глиняных труб, сваленных в кучу на краю канавы, с шумом падали на нас. Это было воистину последнее испытание, которое мы еще могли выдержать этим днем. Два или три раза мы думали, что пилоты были отозваны и улетели. Но это была лишь грязная уловка с их стороны. Каждый раз мы бежали к ближайшей борозде, поворачивали назад и всякий раз были счастливы шлепнуться в нашу любимую канаву вовремя еще до того, как будет открыт огонь. Мы могли бы добросить до них камнем и из-за этой низкой высоты полета наши нервы почти сдали. Ближе к вечеру наши мучения подошли к концу. Один из наших друзей-истребителей наконец-то сбил одного из них из 2-см пушки, когда он пролетал над полковым КП. Ему удалось невредимым выброситься с парашютом. Немного погодя мы добрались до командного пункта. Нам дали немного поесть и отдохнуть, а затем мы пошли в подраздение ремонта и обеспечения. Два или три дня спустя на отремонтированной Пантере мы приняли участие в контратаке в Мортене. К несчастью, у этого танка была пара механических недостатков.

Для полного отчета об этой фазе битвы в Нормандии я хочу добавить, что кроме меня после войны остался жив только водитель. Заряжающий и водитель утонули на моих глазах, когда мы переплывали Сену. После боев в Элюбёфе, который уже был занят 2-ой американской бронированной дивизией (тогда нам удалось подбить два танка 2-го батальона 66 бронетанкового полка), вместе с остатками III батальона полка «Дойчланд» мы пересекли Сену. Оба моих товарища были плохими пловцами, к тому же наши физические силы подошли к концу.

Радист, а затем стрелок был последним человеком во 2-ой роте танкового полка СС «Дер Фюрер» погибшим во время Второй мировой войны. В качестве командира танка он погиб от огня русской артиллерии недалеко от Сент-Польтена в Австрии. Мы похоронили его в братской могиле у Эрлауфа.

[TeMipXaH]

мда... рассказы старого фрица!

[flyspear]

не только у советов были отличные воины, если дело было бы не так, то одна из сторон всегда бы однозначно выигрывала бы.